Слово священномученика Иоанна Восторгова (+1918г.) в неделю 5-ю Великого поста

Права и обязанности.

Вопрос о правах — теперь самый модный, самый жиз­ненный вопрос. Кто о нем не говорит в последние годы? Кто не требует себе восстановления или приобретения прав? Говорить об этом вопросе, значит — отвечать самым живо­трепещущим настроениям общества.

Евангельское чтение, сегодня слышанное нами за литур­гией, в наглядном образе и увлекательном жизненном рассказе как-раз и отвечает переживаемым ныне за­просам и настроениям и дает на них ясный и реши­тельный ответ.

В евангельском повествовании мы видим Господа Иисуса Христа при конце Его земного служения. Злоба вра­гов Его достигла высочайшей степени. Близко время, когда эта злоба достигнет и своей цели, — предаст Божественного Учителя на крест, муки п смерть. Временными удалениями Иисуса Христа в пустынныя места, как это было доселе, уже нельзя было успокоить врагов. Теперь всякая попытка придти в Иерусалим уже явно грозила Спасителю смертью, и об этом засвидетельствовали сами ученики Господа в ответ на высказанное Им желание идти в Иудею: “Равви, давно ли иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять ведешь туда?” (Ин. 11, 8).

При таких-то обстоятельствах отправляется Иисус Хри­стос в Иерусалим: — в последний раз в жизни грядет Он в земной Иерусалим, для совершения последней Своей Пасхи. Он идет молча впереди, весь преисполненный сознания скоро грядущего завершения Своего искупительного подвига, в ожидании суда, муки смерти, а позади за Ним, в отдалении следуют ученики Его, следуют со стра­хом, как замечает евангелие (Мк. 10, 32-45; ср. Мф. 20, 17-28). Спаситель видел и ведал настроение Своих учеников. Он не хотел скрыть от них скоро грядущего для них соблазна. Он желал, чтобы вера их питалась не обманчивыми надеждами на возможность для Него избег­нуть опасности, а ясно представляя себе муки и смерть Сына Божия, чтобы ученики решительно и безповоротно отказались от всяких мирских и суетных представлений о царстве Мессии Христа, как о царстве человеческом. Посему, подо­звав двенадцать, Он прервал Свое молчание скорбною речью, скорбным пророчеством о том, яже хотяху Ему быти: “Се восходим во Иерусалим, и Сын Человческий предан будет архиереем и книжником, и осудят Его на смерть, и предадят Его языком, и поругаются Ему, и уяз­вят Его, и оплюют Его, и убиют Его, и в третий день воскреснет”. В словах Спасителя вместе с пророчеством слышится, конечно, и желание предохранить учеников Своих от грядущего соблазна: пусть знают они, что совершенно ясно Учитель их предвидит Свои страдания, что совершенно добровольно идет Он на крест, что сила Божества Его все-таки восторжествует над спасенным миром и добро не будет побеждено злом. Как преображение, незадолго до сего бывшее с беседою Илии и Моисея об исходе Господа Иисуса во Иерусалим, т.-е. об Его страданиях (Мк. 9, 2-11) и как последовавшее затем предсказание Самого Спасители о Своих страданиях (ст. 31-32), так и это ясное и реши­тельное указание Господа о Своем восхождении в Иеруса­лим для восхождения на крест, по отношению ко всем ученикам Его и последователям, имело одну цель, столь прекрасно выраженную словами песнопения церковного: “да егда Тя узрят распинаема, страдание убо уразумеют вольное” (тропарь Преображения).

И все же, не взирая на такия постоянныя твердыя и на­стойчивыя напоминания Иисуса Христа о том, что Его ожи­дает в Иерусалиме, не взирая на то, что и ученики Его, как мы видели, ясно сознавали, что их Учитель идет теперь на смерть, — все-таки глубокое и мировое значение всего этого не была им доступно, не влияло еще на их душевную жизнь, не подавляло в ней мира и мирских вожделений, не подавляло их плотских и чувственных воззрений и не заменяло их духовными, христианскими. В самом деле, Господь только-что говорил им о Своих страданиях, об уничижении и смерти, а ученики упорно помышляли и меч­тали о земном царствовании, с его силою, блеском, славою, изобилием: всего этого они продолжали ожидать, вопреки всем указаниям и наставлениям Спасителя. Мать сынов Зеведеевых, т.-е. апостолов Иакова и Иоанна, а потом и сами они обращаются здесь к Спасителю с неожиданною и необычною просьбою: “дай, чтобы один из нас сел по правую, а другой — по левую сторону в царстве и славе Твоей”… Может-быть, только эти два ученика, хотя и из ближайших к Иисусу Христу, оказались непонятливыми и даже своекорыстными, а прочие были не таковы? Увы, Иаков и Иоанн были только выразителями общего настроения! Они просили, себе первыя места в вечном царстве Христа, а другие апостолы негодовали на них, но не за то, что их просьба неуместна, а за то, что Иаков и Иоанн просят себе первенство, просят себе одни тех благ, на которыя рассчитывали и прочие апостолы по праву ближайших учеников Господа. Здесь было продолжение еще недавных дум и за­бот, высказанных Спасителю в вопросе: “вот, мы все оставили и пошли за Тобою, что же нам за это будет?” (Мф. 19, 28). Здесь было продолжение распри и спора, бывшего непосредственно после Преображения Господа: “кто из нас больший? кто первый?” (Мф. 18, 1). Все оии заблуждались, думая, что царство Христово есть обычное царство земное, с неизбежными счетами о правах и первен­стве, — и можно себе представить, как горько было на душе и сердце Спасителя, когда Он видел и слышал, что даже ближайшие Его ученики и уже в конце Его земного поприща, после стольких лет непрерывного Его учитальства, после стольких ясных наставлений и указаний, все-таки Его не понимали. И опять терпеливо и с настойчивостью любви Он говорит им вечныя слова вечной христианской мудрости, вечно кажущейся безумием для мира: “Вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, вельможи их властвуют ими. Но между вами да не бу­дет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет всем слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын  Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою за искупление многих” (Мк. 10, 42-45).

Таково содержание нынешнего евангельского чтения. Как же оно может быть применимо к переживаемому времени?

В ответ на этот вопрос услышим нередко злорад­ное торжества современных учителей и смутьянов: “Да, — говорят они, — тут наставление царям, князьям, вельможам, правителям! Здесь отрицание всякой власти! Видите, Спаситель говорил против царей и князей!” Мы помним даже листок, составленный и подписанный священником, ныне уже лишенным сана, где приводились, в искажен­ном виде и с пропусками, эти слова Господа и делались выводы, призывавшие к восстанию против власти…

Нет, братие! Тот, Кто учил воздавать кесарю кесарево покорно принимал даже беззаконный суд и неправое его решение, Кто Пилату сказал, что власть его ему дана свы­ше; — не мог поучать восстанию против власти. И не этот плотской и грубый смысл мы должны видеть в словах Господа. Не властителям Он дает урок, а Своим уче­никам и послдователям, т.-е. и нам. И не первым и большим в мире говорит Он. В Его наставлении обра­тите внимание на слова: кто хочет быть большим между вами; кто хочет быть первым между вами… Но ведь можно и быть первым, но первенства не искать и не хотеть, и можно быть последним, и рабом, и слугою, но искать, но снедаться желанием первенства, вопить о праве своем быть большим… Значит, дело не во вншнем положении чело­вка, а в его внутреннем настроении. Значит, не к князьямь и вельможам относится наставление Спасителя, а ко всем нам. Посему не станем говорить о людях, стоящих у власти и силы, так ли они понимают и испол­няют свои высокия обязанности: да таковых и нет среди нас. Несомненно, и для них в словах Спасителя указано высшее и духовное понимание власти, как долга, а не права, как служения людям посредством власти, а не властитель­ства над ними ради утехи и прихоти. Пусть же они сами дадут ответ перед Богом о том, как они пользовались властью; не нам судить их, хотя, правду сказать, в наше время слишком любят заниматься осуждением именно власть имущих.

Обратимся лучше к себе самим. Как часто в себе мы видим именно то, что было осуждено Господом в просьбе Иакова и Иоанна и их матери! Как часто и мы склонны оценивать жизнь не высшею нравственною ценою, а только внешним положением человека! Как часто и мы во всяком страдании и лишении, во всяком подвиге служения другим и повиновения долгу готовы видеть нечто унизи­тельное, от чего нужно избавиться при первой возможности, с напряжением всех сил!

Высоко было призвание и достоинство апостолов; они, по словам Спасителя, — соль земли; они — свет миру; они будут судить мир; они воссядут в пакибытии на престолах су­дить коленам Израилевым; слушающий их — Самого Господа слушает… Высоко было их призвание и достоинство, но смотрите, Спаситель, в ответ апостолам Иакову и Иоанну, указал им на их обязанности в то время, как они по­мышляли только о правах. Апостолы, однако, впоследствии уразумели свою ошибку и, прияв венцы мучеников, дока­зали и показали, что они усвоили и исполнили до конца уче­ние Христово. У нас не то. Спросите: о чем мы всего более мечтаем? чего добиваемся? на чем строим жизнь, — на сознании и требовании прав, или на сознании обязанностей? Но ведь именно на правах теперь все, как говорится, помешаны, и сознавать свои права, добиваться их во что бы то ни стало — силою, злобою, преступлением, кровью, — это считается ныне  признаком особого гражданского развития, признаком особой умственной высоты. Развивать в других сознание их прав и уменье отстаивать эти права считается теперь целью всякого современного учителя, писателя, общественного деятеля. Молчат только об обязанностях, о долге; забы­вают, что нет такого права, которое не связана было бы с определенною обязанностью. Впрочем, это не совсем правильно: у других теперь охотно признают обязанности и одне обязанности, — исключительно у высших себя; себе же приписывают и усвояют права, и только права. И видим, как перевернулись все отношения и замутилась вся жизнь: дети поучают родителей, рабочее желают управлять хозяе­вами, ученики учат учителей, младшее желают повелевать старшими, воины хотят командовать своими офицерами и начальниками, а юноши и девушки, которым часто нет полных двух десятков лет от роду, желают править народом и наставлять Царя, как Ему с правительством надо править царством. Все стремится к правам, забывая об обязанностях, все стремится к властительству, забывая о повиновении, о самоотречении и необходимости свободно огра­ничивать себя ради служения общему благу. В этом — глав­ное зло нашей жизни, в этом — отступление от заветов Спасителя. Своими легкомысленными суждениями и осужде­нием всего и всех в присутствии наших детей и подро­стающих поколений мы в них с малых лет развива­ем неуважение к вере и Церкви, к ея служителям и проповедникам, при них повторяем грязные и чаще всего заведомо ложные слухи и сплетни о лицах высших и на­чальственных, смеемся над школой и ея работниками, над службой и повиновением, издеваемся над всем, что по­ставлено выше нас и достойно уважения. Следуя по указке развратной и развращающей печати, находящейся большею частью в руках юнцов-недоучек, или безбожников, или врагов христианства — евреев, или даже подкупленных вра­гов нашего народа, — мы восхищаемся теми прославленными в печати героями, а на самом деле разрушителями жизни, которые восставали и восстают против власти, оказывают противление начальствующим лицам, мы восхищаемся теми якобы деятелями, которые в сущности никогда и ничего не делали, а только бранили всех и все, осуждали и осужда­ют без разбора все порядки жизни и будили в людях не благородное и смиренное сознание долга, а злобное созна­ниe своих прав, часто преувеличенных до безумия.

Что же после этого удивительного в том, что наши дети и молодыя поколения, воспитанныя в чувствах благо­говения не к величавым героям долга, а к гордым “ратоборцам за свободу и права человека”, знать не хотят никаких обязанностей, теряют уменье что-либо уважать и начинают, конечно, свои грубости и животное, ничем не управляемое и не сдерживаемое свободолюбие с родителей и родительского дома, переносят то же самое потом на учите­лей и школу, а затем мутят всю жизнь и сами в конце-концов гибнут, ничего дельного не совершивши и ни к чему дельному неспособные!

И хочется при виде этого стоящего сейчас в храме множества людей всех званий и состояний, и особенно детей, нижних чинов и бедных классов народа сказать себе и другим: будем, братие, по завету Господа нашего, возрас­тать более в сознании долга и обязанностей, а не в созна­нии одних прав — права придут сами собою. Жизнь вся и всякая не есть праздник безпечального веселья и довольства: такою она быть не может. Жизнь есть подвиг труда, тер­пения, страдания и смирения. Сделай ее такого с любовью и добровольно, во имя свободно сознанного долга; иначе — она все равно будет такою принудительно, и ты ее примешь тогда с тупою, животною покорностью. И нужно миллион раз выслушать и исполнить чужую волю и чужое приказание, прежде чем указывать другим и исполнять волю свою.

Горе тому, кто не умеет повиноваться: он недостоин права и никогда не будет уметь повелевать. У всех вели­ких трудников Царства Божия, как и у Самого Спасителя, слава являлась после уничижений и страданий.

В ответ на великую смуту нашей жизни все теперь ссылаются на движение общественное после неудачи послед­ней войны, в этом крае особенно — памятной и чувствитель­ной, и открывшихся язв государственной и народной жизни. Указывают, и часто справедливо, на ошибки людей, власть имущих. Но примечательно, как различно отразилось созна­ние этих недостатков жизни на различных людях: боль­шинство стали следить за исполнением долга и обязанностей в других, а себе все отвоевывали права; но благороднее, и лучше, и по-христиански поступили те, которые усугубили строгость не к другим,а к себе, которые стали следить усиленно за исполнением своего долга, своих собственных обязанностей.

Если же все будут говорить только о правах, кто же будет исполнять обязанности? Если все будут желать вла­сти, кто же будет повиноваться? Что будет, если повиновения не станет в жизни и в отношениях людей?

Представьте себе несущийся на всех парах по желез­ной дороге паровоз, в котором вынут или испорчен тот аппарат, который дает возможность машинисту упра­влять паровозом, двигать его вперед или назад и останав­ливать на месте. Конечно, паровоз будет двигаться, и даже быстро, но много зла он причинит на пути, да и сам в скором времени разобьется и погибнет.

То же самое будет с обществом, с государством, с народом, если мы из жизни изгоним сознание долга и уменье сдерживать свою волю и повиноваться воле чужой. Вот здесь, среди нас, мы видим воинов. Какое войско сильно, стойко, победоносно, — то ли, в котором подорвана дисциплина и в котором никто не слушает друг друга и каждый живет по своей воле, как этому теперь учат солдат подметные листки, присылаемые сюда русскими из­менниками, укрывшимися в Японии, — или то воинство, кото­рое духом повиновения и сознанием долга во имя любви к родине и ея Боговенчанному Вождю слилось, как один чечовек, в живую и непоколебимую силу? Что сравнивать песчинки со скалою! Ведь в первом случае будет даже и не войско, а сброд. Так и в обществе и государстве, при отсутствии повиновения и сознания обязанностей, мы увидим только песчинки: пусть их будет и безконечно много; сколько бы ни было песку, из него и маленького дома не сделаешь.

В сознании обязанностей, в долге повиновения нужно, наконец, видеть не только силу жизни, не только исполне­ние заповеди Христовой, но и высокое наслаждение, правда, доступное только для людей, много и долго над собою пора­ботавших.

Не так давно один старец-митрополит, прослуживший до 50 лет архиереем, на высоте церковно-правительствен­ной власти, прибыв на митрополию, посетил — братию того монастыря, в котором когда-то, давно-давно, он сам был простым монахом и послушником, исполняя все, даже черныя работы. Теперь, возведенный в самый высший сан митрополита, он принимал этот самый монастырь, уже как начальник, в управление. Собрались монахи, ждали поучения. И вот что сказал старец-митрополит: “Пять­десят лет назад в этой самой обители я нес труды послушания. Как хорошо мне тогда было: все ясно, все ука­зано от старшего, все определенно, ни за что не ответству­ешь, только за свое послушание… Потом пятьдесят лет я управлял другими. Сколько мучений и сомнений, сколько вдумчивости нужно в каждое дело, сколько ответственности не за себя только, но, главным образом, за других! Пред гробом моим, который здесь скоро поставят, пред Бо­гом, Которому мы служим, даю вам завет и урок: лучше повиноваться, чем повелевать!”

Да, лучше повиноваться, чем повелвать, и с этой точки зрения, обязанности и выше, и дороже, и даже прият­нее, чем права. И если теперь у нас стольно нестроений в жизни, то не потому ли, что все хотят повелевать, а не повиноваться? И если Бог нас наказывает в войне и мире, то не потому ли, что мы забыли обязанности, а тянемся только к правам? Не потому ли и воинство часто безпоря­дочна и слабо; что под влиянием собственного растления и злых речей со стороны лжеучителей и соблазнителей многие стали смеяться и смеются даже над словом “служба”, и “служить” уже почитают не заслугою и подвигом, как прежде, а чем-то унизительным и недостойным?

Слушайте же, что говорит Спаситель: “Сын Человече­ский пришел не для того, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих”! Аминь.

Сказано в г. Владивостоке 30-го марта 1908 года.